Аман Тулеев рассказал о состоянии и будущем угольной отрасли Кузбасса

О состоянии и будущем угольной отрасли Кузбасса рассказал губернатор Аман Тулеев в интервью РИА Новости. Предлагаем Вашу вниманию материал.

— Аман Гумирович, давайте об экономике, в первую очередь об угольной отрасли. В каком она состоянии в целом? И каким вы видите ее будущее? 

— Знаете, стучу по дереву, такого расцвета не было в Кузбассе. Я это с гордостью за своих людей говорю. Многие из вашей братии пишут, что это золотой век Кузбасса. За 20 лет Кузбасс прошел такой путь развития, который ни один регион в мире не проходил. Взять угольную отрасль. Помните: шахты закрыты, люди измучены, голодные. Сейчас уже подзабыли, а тогда страшно было смотреть. Трагедия для наших людей была. 

Почти 800 миллиардов рублей вложили в развитие угольной отрасли Кузбасса за последние 19-20 лет. Построили 89 новых, суперсовременных по технологиям угольных предприятий. Сейчас любую шахту взять — это какое-то чудо: комбайны, техника проходческая, мощная, люди под землей, а высвечивается каждый на экране, у них датчики, информаторы, дозиметры, газ там измеряет контрольная аппаратура, программы на английском языке.

Мы сейчас мировые рекорды бьем по добыче. Раньше все смотрели на Австралию, Германию, сейчас на нас смотрят. За это время не было такого рывка в мировой угольной отрасли. И все это опять же под давлением, попытками вышибить нас с международного рынка.

И работаем уже совершенно по-другому: раньше добыл уголь, в вагоны его и с песнями-плясками отправил. Сейчас нет: обогатительные фабрики все обогащают, выбрасывают отходы: камни, деревья, породу. Уголь чистый получается. Тогда и вагонов надо меньше, и цена в два-три раза выше, чем на обычный. Если в 1997 году в Кузбассе обогащали и перерабатывали 40% всего добываемого угля, то сегодня уже около 70%, а коксующиеся марки угля мы перерабатываем полностью. В перспективе ставим задачу перерабатывать до 90% добытого в регионе угля.

Следующий шаг, над чем мы работаем сейчас, — это развитие углехимии. Не надо уже тупо рыть и возить, из угля можно делать 130 разного рода химических продуктов и более 5 тысяч видов продукции смежных отраслей. Не только угольные таблетки, которые от похмелья пьют. Здесь и дизельное топливо, и пластмассы, и красители, и удобрения, и стройматериалы, и сырье для фармацевтики, электроники, космической техники и многое другое. Цена в десятки и сотни раз превышает стоимость рядового угля.

Второе — уже реально начали делать угольные сорбенты (в 2017 году в Кемерово открыли первую очередь завода. — Ред.). Это специальные технологии, с их помощью получается продукт, который улавливает различные газы, вредные вещества, даже ртуть и свинец, очищает воду от различных примесей. Допустим, рядовой уголь стоит где-то около двух тысяч за тонну, а цена тонны сорбента — от 60 до 500 тысяч рублей. И мы это уже делаем, инвестор — холдинговая компания "ТОП-ПРОМ" — планирует выпускать в Новокузнецке до трех тысяч тонн сорбентов в год.

У нас выход только один: все, хватит рыть. Насчет этого страшные споры идут, долбят меня со всех сторон. Путь этот дорогой, а все как хотят: приехал, нарыл, продал, бабки получил и уехал. А мы говорим: нет, ребята, дальше уже некуда. Когда летишь на вертолете, действительно израненная земля. Ну нельзя.

Не знаю, отчего у меня так, но обостренное чувство: я против новых лицензий на угледобычу. Нас лишили права влиять на это. Раньше было два ключа: без региональных властей Минприроды не имело право продавать, а сейчас на нас чихать. Я считаю, того, что мы добываем (200-240 миллионов тонн угля в год. — Ред.), достаточно. Должен быть экологический предел. Нельзя в одном месте, в одном регионе добывать столько угля, а если идем на это — должны быть жесточайшие требования к экологии, которые необходимо выполнять, и без этого никаких лицензий выдавать не нужно. Жуткая идет борьба, жуткое давление, к сожалению, но мы стоим на своем.

—  На ваш взгляд, наступил уже предел?

— Да он давно наступил, но никто же не слышит! Всем нужно продать и нажиться, против денег что ты можешь сделать? Хоть ты заорись, врагов наживаешь, но разрешения без тебя дают. А жить-то мне здесь, я никуда не собираюсь. Я что, по борту разреза с внуками буду гулять? Меня это лично задевает.

Я рад, что растет число сторонников экологии, и мы серьезно ею занимаемся. За последние 20 лет закрыли 50 крупных экологически опасных производств, которые негативно влияли на здоровье людей. Например, Беловский цинковый завод, представляете, какой он продукцией воздух травил? В итоге загрязнители убрали. Выбросы в атмосферу в целом по Кузбассу за последние 20 лет уменьшились на 35%, или на 325 тысяч тонн в год. В наших реках снова появились ценные породы рыб: таймень, хариус.

— Если говорить про разрезы, еще один аспект: ученые утверждают, что массовые взрывы при открытой добыче влияют на сейсмическую обстановку. Как вы смотрите на это?

— Конечно, влияет. По году мы в среднем взрываем 600 тысяч тонн взрывчатки, это на порядок выше, чем в Хиросиме атомная бомба. И сам регион, Кузбасс, сейсмоопасный по природе, его постоянно трясет. Споры идут, мы подключили ученых, чтобы прийти к единому мнению, как мы будем вообще вести открытые работы. Одни ученые говорят, что взрывные работы это хорошо, потому что приводят к разгрузке горных массивов. Другие тут же говорят, что это неправильно, что, когда много взрывов, может волна на волну наложиться и, наоборот, дать сильные толчки.

Сейчас мы сами уже пришли к выводу, что нужно на 50% снизить мощность зарядов на горных работах и одновременно не проводить взрывы на нескольких разрезах.

— А раньше одновременно проводили?

— Ну конечно. Они друг от друга далеко, в 40 километрах и больше, могли одновременно проводить взрывные работы. Теперь если один взрывает, то второй не моги. Мы приняли это тяжелое решение, и мы его придерживаемся, а единого мнения так и нет.

Считаю, что при выдаче лицензий надо учитывать теперь и сейсмику. Надо ли открывать вообще, а если открывать, то на каком расстоянии от других разрезов. Многое делается, мы поставили сейсмостанции дополнительные. Информация идет предупредительная, контроль за разрезами.

— Еще одна большая проблема для региона — безопасность труда шахтеров. Что сделано для улучшения безопасности и что еще нужно сделать?

— Безопасность всегда была, есть и будет приоритетом для нас. Слава богу, сделано очень многое. Во-первых, мы перевернули угольную пирамиду: раньше (в 1997 году. — Ред.) мы добывали где-то 60% угля в шахтах, то есть под землей, а сейчас 65% — на разрезах, то есть люди на открытой поверхности, уже опасности на порядок меньше. Во-вторых, раньше под землей работало 72 тысячи человек, сейчас — 28 тысяч. Это за счет технологий и новейшей техники, проходческих комбайнов.

Сейчас самое главное — контроль за работой каждого шахтера. У нас есть самые современные системы газовой защиты, поименный учет шахтеров под землей, датчики, передовые системы связи. И есть целая система: если где-то сбой идет, а на шахте мер не принимают, то смотрит уровень выше — управленческий. А если и здесь что-то не сработало, единый диспетчерский центр просто остановит шахту. Продумано все, но в то же время не угадаешь. То порода обвалилась, то еще что-то. Это опаснейший труд, честно говоря. Мы молимся и делаем все возможное.

За 20 лет на повышение безопасности направили более 64 миллиардов рублей инвестиций. Достигнуто самое низкое количество смертельных случаев за всю историю добычи угля в нашем регионе. Если в 1997 году на 700 тысяч тонн угля был один погибший шахтер, то в 2018-м — один погибший на 22 миллиона тонн добычи. То есть снизили где-то в 31 раз. Но, как говорится, каждая жизнь человеческая — это дар, который всем нужно беречь. Задача — чем меньше людей будет работать под землей, тем лучше. Надо, чтобы в шахтах уголь рубили только машины, а люди управляли ими с безопасного расстояния. Кроме того, мы начали работу по добыче взрывоопасного газа метана из угольных пластов. Там сложнейшие технологии, потом можно его подавать в котельные, в ближайшие поселки. И когда газ уже выкачали, на этом месте можно строить шахту.

— Если от угольной отрасли переходить в целом к экономике, какие еще вы бы выделили отрасли? Каких успехов добились?

— Мы вложили за 20 лет в развитие Кузбасса, всех отраслей экономики 2 триллиона 358 миллиардов рублей инвестиций. Я считаю, это астрономическая сумма для региона. Вторая базовая отрасль, металлургия, в конце 1990-х годов была на грани выживания, это было что-то страшное. Чтобы спасти Кузнецкий металлургический комбинат и Западно-Сибирский металлургический комбинат, в 2000 году мы пошли на отчаянный шаг — поручились бюджетами Новокузнецка и Кемеровской области перед кредиторами и государством по долгам этих предприятий. За счет этого встали на ноги, потом объединили эти заводы в "Евраз ЗСМК".

Наша гордость — 100-метровые рельсы для высокоскоростного движения, которые мы сейчас выпускаем. Обычные рельсы не дают рюмку с водкой поднять, а тут плавно едешь, бархатный путь. Российские рельсы продаем в страны СНГ, Индию, Иран, Бразилию. Химия развивается, кемеровский завод "Азот" сейчас делает жидкие азотные удобрения. Сильным направлением должно быть овцеводство. Еще во время войны наши овцы давали полушубки и валенки фронтовикам. Кузбасс полностью обеспечивает себя хлебом, картофелем, овощами, яйцом.

Нефтяной отрасли у нас никогда не было, а сейчас появилась: уже четыре нефтеперерабатывающих завода, в том числе Яйский НПЗ, который построили с нуля. Развиваем машиностроение, основное направление — импортозамещение. За последние четыре года (с 2013 года) импорт машин и оборудования в Кузбасс снизился более чем в 1,7 раза, а собственное производство выросло в два раза. Мощно работает строительство. За последние 20 лет новоселья справили почти 329 тысяч кузбасских семей. Малый, средний бизнес развиваются.